erid:
Большое интервью.
Семью Николая Майорова можно назвать настоящей династией фигурного катания. В течение всей своей карьеры он работает под руководством отца, который был первым тренером Алексея Ягудина, мама выступает в роли хореографа программ, а старший брат Александр долгое время представлял Швецию на международном уровне.
Из интервью с фигуристом для «БИЗНЕС Online» вы узнаете: почему, по мнению Николая, необходимо поднять возрастной ценз, на что в Швеции больше всего повлияла пандемия, какие ограничительные меры были на европейских турнирах и как Николай увлёкся огненными шоу.
«РУССКИЙ ТОП-3 «СЪЕДЯТ» НОВЫЕ ДЕТИ»
– Николай, в этом году Россия – одна из немногих стран, где регулярно проходят соревнования по фигурному катанию. Вам удалось их посмотреть?
– У нас в Швеции не часто показывают российские турниры, так что я посмотрел некоторые лишь в записи. В целом всё как обычно, но у многих были очень скучные программы (интервью записано до чемпионата России в Челябинске – ред.). Одну и ту же музыку можно услышать за произвольную у мужчин четыре раза, сложно найти что-то оригинальное. Если лишь буквально одна-две программы, которые хочется смотреть.
– Какие, например?
– Больше всех мне понравились на соревнованиях Коляда и Туктамышева. У них интересные программы, очень хорошо заполненные шагами, и катаются они очень красиво.
– В России очень многие девушки стали исполнять четверные прыжки. Началась гонка элементов ультра-си, которая раньше была присуща только мужскому одиночному катанию. Ваше отношение к четверным у девушек – тебя это мотивирует или наоборот?
– Во-первых, никто из них не прыгает четверной. У них либо 3,5, либо 3 оборота. Пол-оборота «съедается» на старте при отталкивании и потом очень хитро на приземлении. Никто не прыгает сейчас ровно четыре оборота.
Если посмотреть, то большинство из тех, кто прыгает, очень маленькие, худые, круткие и короткие. Можно сказать, совсем дети. В России только одна Туктамышева – настоящая сеньорка, кто прыгает и показывает иногда четверной. Чем старше, тем тяжелее. Скрутить четыре оборота – это в первую очередь очень сложно и только некоторым дано. Уже видно, что нашим квад-машинам, как их все называют, сложнее прыгать в этом сезоне, потому что они выросли и становятся тяжелее.
Если они покажут четверные, когда будут старше 18-ти, вот тогда по-настоящему будет «вау». Они уже сделали революцию, если так можно сказать, и показали, что девочки тоже могут четверные прыгать. Никто не говорит, что они не могут. Но намного легче прыгать детям. Такие прыжки дают очень большую нагрузку на тело – и чем старше, тем телу тяжелее, и многие ломаются.
– Вопрос о поднятии возрастного ценза как никогда актуален. Совсем недавно норвежская ассоциация фигурного катания внесла в ИСУ предложение повысить возраст перехода во взрослые. Вы поддерживаете это?
– Да, мы обсуждали это и с родными, и с представителями шведской федерации. Нельзя называть детей, которые еще даже биологически не выросли, сеньорами. Когда я начинал смотреть фигурное катание, молодые фигуристы занимали места в топ-3, а когда им становилось 15 - 16 лет, они пропадали. Приходили следующие и повторялось то же самое. Год - два ребята показывают «вау», а затем их нет.
В возрасте 17 - 18 лет они начинают очень быстро расти и становится очень тяжело кататься. У меня было то же самое. Я выучил четверные прыжки, тройной аксель, а потом вырос за одно лето и растерял всю технику. Даже с перекидного падал. Но мы спокойно это пережили, потому что в Швеции нет такой высокой конкуренции. А в России как раз получается, что старая элита подрастает и её «съедает» новая помладше. И так всё время. Думаю, что с русскими топ-3, которые прыгают четверные, будет то же самое – их «съедят» новые дети.
Поэтому я считаю, что переход во взрослые лучше сделать хотя бы с 17-ти лет. Не раньше и не позже. Иначе получается как-то неинтересно. Есть взрослые спортсмены, которые катаются лет 20. Приходят дети, берут их медали и уходят.
«ЧТО-ТО ЗАПРЕТИТЬ В ШВЕЦИИ НЕВОЗМОЖНО»
– Поговорим о главной теме – коронавирусе. Какими были мысли, когда пандемия только началась?
– Сначала на меня это не очень сильно повлияло, так как у нас в Швеции почти не было никакой реакции. Всё спокойно. Когда люди стали заболевать, самым тяжелым был отказ от соревнований. Тяжело готовиться к соревнованиям, когда их отменяют.
– У вас до сих пор не ввели самоизоляцию?
– Нет. В Швеции так делать не могут. Можно даже сказать, что мы избалованный народ. Что-то запретить или заставить что-то сделать – такое невозможно. Нам только говорили мыть руки и держать дистанцию.
– Необычно слышать такое, особенно сравнивая с ситуацией в России. А как повлиял коронавирус на малый и средний бизнес? Закрывалось ли что-то?
– Я думаю, что этот вирус повлиял на экономику страны в целом. Но катки, например, у нас не закрывали. Единственное, не работал каток, где больше всего катаются фигуристы – но не из-за коронавируса, а потому что крыша могла провалиться в любой момент. Сейчас действует запрет, что дети и взрослые старше 15-ти лет не могут тренироваться вместе. Это также на нас чуть-чуть повлияло. Но мы разделили нашу группу таким образом, что в одной группе катаются четыре человека старше 15-ти, а в другой – младше.
Конечно, смысла в этих правилах особо нет. Нам запрещают полноценно тренироваться, чтобы поддерживать лёгкие в хорошей форме и снизить риск заболевания, при этом нам всем можно пойти в клуб, парк и сделать что угодно с тем же количество людей и даже ещё большим.
– Спортсмены оказались в непростом положении. А как обстояла ситуация с образованием? Вас тоже переводили на дистанционное обучение?
– Да. Впервые закрыли, как мне кажется, после юниорского мира: в августе открыли, а в декабре снова закрыли. В Швеции единственное, что можно запретить или разрешить, – это обучение в школах. Потому что они государственные, как и университеты. А, например, магазины они не могут закрыть, так как там только владелец решает что делать. Школам они сказали «стоп», потому что возраст от 18-ти между 25 - 30 сильнее всего распространяет инфекцию. Люди ходят туда-сюда, тусуются и приносят вирус.
У нас очень много практических заданий, так называемые «линии». Есть специальные для тех, кто хочет стать электриком, строителем, водить тяжелые фуры. Им пришлось особенно сложно. Как сдавать экзамены, когда для этого нужно сесть в грузовик? Поэтому было разрешено на таких практических занятиях собираться по 3 - 4 человека одновременно, а экзамены сдавать один на один.
– Вы закончили школу в такое непростое время. Как проходили экзамены в период пандемии?
– Это было очень тяжело. В один день у меня было 6 - 7 экзаменов, которые я сдавал по компьютеру. Дома работать трудно: то собака начинает лаять, то мама спрашивает, где я. Так что я всегда уходил заниматься в библиотеку и сидел там столько времени, сколько мне нужно. С учителями тоже было нелегко взаимодействовать. На обычных лекциях они просто сидят, а тут тебе надо найти время, позвонить им, получить помощь. В этот период моими лучшими учителями были ютуб и гугл. Это единственное, что меня спасло.
После школы я хотел пойти учиться на полицейского, но это обучение тоже сделали дистанционным. Тогда я сразу сказал, что не пойду больше на такой формат образования. Как только скажут, что вирус успокаивается или заболеваемость идет вниз, надеюсь, через год или полтора, то сразу попробую найти место учебы.
– Почему именно на полицейского?
– Я очень люблю помогать людям, решать проблемы. И, конечно, я всегда соблюдаю правила, мне нравится это. Я думал много лет и, наконец, определился. Думаю, что полиция – самая лучшая работа для меня.
«У НАС ЗАКРЫЛИ КАТОК ИЗ-ЗА ПЛЕСЕНИ»
– Во время пандемии вы продолжали тренироваться или все же был какой-то перерыв?
– В апреле у нас в Лулео закрыли каток, который работает летом, потому что там обнаружили черную плесень. А другой каток, на котором я тренируюсь зимой, в это время был закрыт из-за того, что закончился хоккейный сезон. Так что я почти два месяца был полностью безо льда. Потом я на две недели уехал в лагерь в Стокгольме, а по возвращении работал уже здесь.
– То есть были почти в тех же условиях, что и многие другие спортсмены. Только они сидели дома на самоизоляции, а вы не могли тренироваться из-за отсутствия льда.
– Да, это было очень смешно. Потому что Швеция – одна из немногих стран, где можно было продолжать кататься, но у нас закрыли каток из-за плесени. Все надо мной смеялись.
– В это время российские спортсмены тренировались дома: занимались ОФП, работали с тренерами через зум. У вас же тренеры – это родители. Как поддерживали свою форму в этот период?
– Как и все остальные. Только у меня была возможность выходить из дома. Бег, велосипед, прыжки, занятия на полу – как обычно, только безо льда. Вообще все 18 лет, сколько я катаюсь, я всегда тренируюсь с папой. Так же было и этим летом. Когда появилась возможность выйти на лед, мы работали вместе с ним каждый день.
– Каково было вновь вернуться на лёд после такого длительного перерыва, ведь у фигуристов как правило очень короткий отпуск в году?
– Если ты уже долго катаешься, то фигурное катание сидит у тебя в крови. Конечно, сначала выходишь и ощущение, будто на лыжи поставили. Но потом голова понимает, что это коньки, и ты спокойно едешь дальше. С первого дня можно уже прыгать тройные, если ты уверенно их делаешь. В целом акклиматизация к катку занимает примерно пару дней, но очень сложных проблем для нас нет.
Когда я два года назад тренировался в Петербурге, в один из дней пришёл старый ученик Валентины Чеботаревой. К тому времени он не катался примерно шесть лет, однако, уже спустя 30 минут после раскатки прыгал каскады из двух тройных прыжков. Если ты хороший спортсмен, то через неделю, месяц или год все равно придешь и будешь знать, что делать.
А вот восстановить элементы ультра-си намного сложнее. С первого дня не получится. Уйдет минимум пять на тройной аксель и минимум полторы недели на четверные.
– Как проходил процесс постановки программ?
– Короткую мы поставили после чемпионата мира. Когда отменили последнее шведское соревнование, мы сразу решили ставить программу, пока лед есть. Над короткой работали с папой и мамой, а брат (Александр Майоров – ред.) ставил произвольную. Когда он закончил постановку, начал заниматься гимнастикой. Однако он там что-то сделал и порвал ахилл. Полностью. Поэтому получилось так, что он стоял в гипсе, говорил мне, что делать, а я катал произвольную программу. Сейчас у него всё нормально, он уже ходит, бегает, прыгает. С этим проблем нет. Конечно, летом ему было тяжело, когда хочется многим заниматься, а ты не можешь. Но он спокойно со всем справился и сейчас всё хорошо.
– У вас две сюжетные постановки – тема «Джеймс Бонд» в короткой и «Мемуары гейши» в произвольной. Чем обусловлен такой выбор?
– Для короткой программы нужна была такая музыка, чтобы показать новое катание. Оно у меня есть, но я искал что-то эксклюзивное для исполнения на льду, хотелось больше эмоций продемонстрировать. Мы попробовали эту, и она подошла. А в произвольной мне необходима тема. Абсолютно не мой вариант, когда просто ставишь программу под какую-то музыку и катаешься. Мне нужна именно тема – как я катал под «Пиратов Карибского моря», «Семейку Аддамс». Сейчас это самурай. В такой программе и с такой музыкой люди сразу понимают, что происходит. Сначала едешь спокойно, затем начинается разминка, а под конец настоящая борьба. У многих можно увидеть программы, где они катаются под фортепиано или скрипку, и ты не понимаешь, какая была тема. Они попрыгали, повращались, но программы как таковой не было.
– В этом сезоне многие спортсмены в условиях карантина ставили программы по зум, например, Алена Косторная, Елизавета Туктамышева. Насколько реально поставить программу онлайн?
– Программу можно поставить как угодно – через телефон, по бумажке. Но качества не будет. Это как пойти импровизировать: может получиться очень хорошо, может даже «вау». Но всегда найдется то, над чем нужно работать. А это ты не сделаешь через телефон или по бумажке. Надо часами стоять на льду и пробовать. Постоянное взаимодействие с тренером обязательно. Необходимо друг с другом общаться, говорить, что подходит, где можно сделать разбег по-другому, руку иначе поднять.
«ПРО ЧМ ГОВОРЯТ, ЧТО ВСЁ БУДЕТ КАК ОБЫЧНО»
– Каково было тренироваться, когда начали отменяться разные соревнования, в том числе этапы Гран-при?
– Летом тренировался спокойно, но было очень тяжело. Я даже впал в небольшую депрессию, потому что тренируешься, мучаешься, бьешься, прыгаешь и хочешь чего-либо добиться, а потом думаешь – а к чему? Соревнований-то не будет. Но очень помогло то, что состоялись два турнира в сентябре – шведский старт и в Германии. Можно было собраться, успокоиться и уже к этому идти.
– Как спортсмену находить мотивацию для дальнейшей работы, когда тренируешься, готовишься, а старт отменяют?
– Сейчас, когда мы уже знаем, что много стартов отменяют, надо просто работать. Готовиться к тому одному, что есть. Например, есть шанс поехать на Европу или на мир, надо работать для этого и развивать то, чего пока у тебя нет. Работать над четверными прыжками, если ослаб в них. У меня плохой тройной аксель, и я тренирую его сейчас.
– Какие на соревнованиях, где вы приняли участие, были ограничительные меры в связи с коронавирусом?
– В Швеции – практически никаких. Единственное, не было публики, а так действительно никаких. Конечно, нас заставляли соблюдать социальную дистанцию. Это относилось также к фигуристам и тренерам, которые сидели на трибунах, чтобы их подальше друг от друга расположить.
А вот в Германии всё было очень строго. Даже необычно. Первое, на что мы обратили внимание, – это штраф в 5 тысяч евро, если ты без маски в магазине. Маска нужна везде, кроме своего дома, отеля и улицы. На соревнованиях зрителей, естественно, тоже не было, только фигуристы и тренеры. Всем выдали специальные места. Всё время нужно было быть в маске. Даже если тебе нужно пройти два метра от раздевалки до льда, всё равно должна быть маска.
– На каких ещё соревнованиях вы планировали выступить?
– У меня были планы поехать на Гран-при во Франции, потом NRW Trophy, Загреб и наш чемпионат Швеции. Но Гран-при отменили из-за вируса, на NRW Trophy я не поехал, потому что там нужны были строгие правила по изоляции. Нужно сидеть в отеле до момента, пока не начнётся тренировка или соревнование. Мы поговорили с нашим председателем, он сказал, что соревновательная форма у меня неплохая и лучше остаться дома и тренировать сложные элементы.
– А чемпионат Швеции планируют провести в этом сезоне?
– Его перенесли на неопределенную дату, которую мы не знаем. Может быть, он будет позднее в 2021 году. Но я считаю, это будет очень глупо, потому что чемпионаты страны всегда определяют, кто куда поедет – на юниорский мир, на Европу и мир. А если делать этот турнир в апреле, как они думают, это будет как два чемпионата в году – не очень правильно получится.
– В этом сезоне отменили юниорскую серию Гран-при, отменили юниорский чемпионат мира. Значит ли это, что мы можем потерять поколение фигуристов?
– Я не думаю, что отмена юниорских соревнований очень сильно повлияет, потому что там все молодые фигуристы. Конечно, это неприятно, что отменяют, но я думаю, для них это не проблема. Многие будут продолжать. А вот на взрослых, которые планировали этот год сделать последним в карьере, может повлиять. Они могут закончить кататься в этом году, потому что им не будет смысла ждать целый сезон, чтобы потом опять начать и ещё один сезон прокатать. Для юниоров, я думаю, это будет намного легче, чем для сеньоров.
– Из-за того, что отменяют соревнования, фигуристы лишаются основного источника дохода – призовых. Может ли это послужить причиной, из-за которой взрослые закончат карьеру?
– Я не могу говорить про других, кроме себя, но Швеция нам помогает. Нам оплачивают большие международные старты, а за расходы на внутренних турнирах мы платим сами. Но поскольку я ещё не получал призовые деньги, на меня это повлияет не так сильно, как на спортсменов, которым призовые очень помогают.
– Кто-то из ваших знакомых в этом сезоне закончил карьеру из-за сложившейся ситуации?
– Из друзей – нет. Есть, конечно, те, кто закончил, но я не знаю причину – из-за коронавируса или повлияло что-то другое.
– Как вы думаете, повторит ли чемпионат мира судьбу европейского первенства, который отменили?
– Я бы очень хотел, чтобы всё сохранилось. На самом деле очень сложно сказать. Надежда, чтобы провели чемпионат Европы, висела на ниточке. А вот насчёт мира ещё немного больше шансов. Ещё веревка так сильно не оборвалась. Про мир говорят, что будет все как обычно, только без публики. То же самое говорили про Европу. Но тут контролирует не ИСУ, а страна-организатор. Как скажут – так и будет.
– Этот сезон предолимпийский, и чемпионат мира будет проходить в Стокгольме, в вашей стране. Чувствуется от этого дополнительное давление?
– Если будет публика, то, может быть, да. Присутствие зрителей всегда дает экстра-энергию, ведь она кричит, хлопает. Но я никогда не выступал на домашней арене перед большой публикой, поэтому пока тяжело точно сказать, какие у меня будут ощущения.
Сейчас публики нет, так что давление не особо чувствуется. Это в любом случае будет мой первый взрослый чемпионат мира, и где я буду выступать, на меня не очень сильно повлияет. За годы карьеры как мы только не выступали: в Вене катался в час ночи, произвольную катал в восемь утра, выступал в Тайбэе и Канаде. Поэтому где и когда не окажет особенного влияния.
«СМОТРЕЛ КОЛЯДУ И БОЛЬШОЙ РАЗНИЦЫ НЕ УВИДЕЛ»
– Многие лидеры пропускают серию Гран-при, некоторые – первую половину сезона в целом. Кого можно сейчас назвать лидером в мужском одиночном катании?
– Очень сложно сказать, потому что я не видел всех. Смотрел Америку, но сложно сказать, кто сейчас самый лучший. Все везде по-разному судят, очки по-разному дают. Когда ты соревнуешься в своей собственной стране, всегда ставят чуть больше баллов. То же самое в Америке. Так что я не могу сказать.
– Михаил Коляда пропустил прошлый сезон по состоянию здоровья, а в этом вернулся с новым тренером Алексеем Мишиным. Может ли он себя проявить в этом сезоне на международной арене, несмотря на пропуск сезона?
– Я смотрел его выступления и большой разницы не увидел. И пока никто не увидит, ведь за один сезон трудно измениться. Когда люди меняют тренера во взрослом возрасте, это непросто. Далеко не все становятся лучше.
Менять тренера лучше, когда ты только начинаешь учить тройные прыжки. А чем старше, тем сложнее. Если ты уже тренировался с одним тренером долгое время, вы нашли общий язык. Кроме того, ты уже умеешь исполнять прыжки. А при переходе может быть так, что другие тренеры захотят использовать другую технику. По их мнению, она будет легче, но для тебя это может быть не так. Так что не всем смена тренера идёт на пользу.
Но про Мишу ещё сложно сказать, как всё сложится. Он очень сильный спортсмен и очень хороший человек, поэтому он точно не станет хуже.
– В России в этом году были и другие яркие переходы: Алена Косторная и Александра Трусова перешли от Тутберидзе к Евгению Плющенко. И Плющенко неоднократно говорил, что будет менять технику четверных прыжков, тройного акселя. Насколько сложно переучивать элементы ультра-си?
– Очень сложно. Поэтому, как я и говорил, лучше менять тренера в детстве. Я, например, прыгаю самый классический лутц: ставлю зубец в лёд и сразу отталкиваюсь. Поэтому флип и лутц у меня идут ровно в три оборота. А сейчас многие как делают: кладут зубец и прокручиваются пол-оборота на льду, получается как короткий риттбергер. Меня пробовали переучить прыгать лутц, чтобы не три оборота в воздухе было, а 2,5. Так же легче. Но у меня никак не получалось, потому что я уже много лет прыгал с одной и той же техникой.
ФОТОГРАФИЯ, ОГНЕННЫЕ ШОУ И ЧЕТЫРЕ ЯЗЫКА
– Как проводите свободное время? Из-за отмены соревнований его прибавилось...
– Я фотографирую, снимаю видео. Сейчас, когда я сделал перерыв в обучении, я начал вести ютуб-канал, где пробую разные вещи для фотографов. Еще играю на барабанах, с огнём занимаюсь. На самом деле я делаю все, что мне нравится.
– Что для вас важно, как для фотографа? Что хочется передать через снимки?
– Я фотографирую многое. Могу снимать весёлые вещи, праздники, например, чью-то свадьбу, день рождения. В этом случае хочется сделать так, чтобы фотография сохранилась. И когда люди увидят её в будущем, то смогут вспомнить этот момент. Также я часто фотографию просто для себя, например, выйду на улицу или зверей снимаю. Я могу пробыть на одном и том же месте много часов, чтобы поймать нужный момент.
Я ищу такую фотографию, которую ещё никто не сделал и не сделает. У меня есть всегда представление, что я хочу сфотографировать. И это занимает много времени: выбрать правильный угол, фон. На некоторые места я ходил раз 15, потому в один раз там кто-то был на другой стороне, в другой раз облако неправильное, солнце не в том месте, чересчур сильный ветер. Поэтому надо идти много раз, чтобы сделать фотографию. Но когда ты её возьмешь, то понимаешь, что ни у кого такого не будет. Она уникальна. Так что я ищу такие моменты, которые очень сложно поймать.
– Вы рассказали про огненные шоу. Как давно этим занимаетесь и нет ли боязни выступать с таким реквизитом?
– С огнём я занимаюсь третий год. Все началось с того, что на нашем шоу, которое мы проводим каждый год, были выступающие с огнём артисты. Однажды мне дали пиротехнику на конек, и я втянулся. Сам начал заниматься огнём, учился дома, крутил, наши артисты в Швеции мне помогали. Спустя время сам начал делать шоу. Первое было уже на следующий год у нас в Лулео, потом меня пригласили на новогоднее шоу, где мы выступали на улице. Так два года подряд я делал шоу, а в этом году, ожидаемо, оно не состоится.
Конечно, с огнём выступать – очень опасно, это не игрушка, а очень серьёзная вещь. Были моменты, когда становилось страшно, а если становится страшно, то теряешь контроль и можешь ошибки делать.
– Вы родились в русской семье, живёте в Швеции. Сколько языков знаете?
– На английском, шведском и русском говорю почти на 100 процентов. Русский, конечно, очень специфичный язык. Он отличается от всех остальных. Также я изучаю финский для интереса, потому что мне очень нравится Финляндия. Так что, можно сказать, три языка с половиной. В школе основной язык – это шведский, естественно. Английский учат с первого класса и до последнего. В седьмом классе ты можешь выбрать в качестве дополнительного языка испанский, немецкий, французский, некоторые школы дают китайский. Везде по-разному. В гимназии я взял русский, однако, мне нисколько не было легче, потому что мне давали очень сложные задания. Но в основном в Швеции самые распространенные языки – это шведский и английский.
– А на каком языке проще смотреть фильмы?
– Если честно, на любом. Я с детства больше всего учился английскому. В Швеции все фильмы и сериалы показывают на английском с субтитрами. У нас фильмы не дублируют на шведский, как, например, в России. Но я никогда не читал субтитры, вместо этого я учился – если слово не знаю, значит, надо найти его и прочитать определение. Это мне очень помогло в изучении английского. А потом уже начал ездить по миру, выступать и благодаря этому выучил язык ещё лучше.
– Что насчет книг?
– Конечно, шведский – самый легкий, потому что я с детства читал на нем книжки. На русском мне читала мама, сам я редко это делал. Поэтому мне тяжело дается писать и читать на русском, это требует больше времени.