комментарии 0 в закладки

Путь Стива Фрэнсиса от крэка до кашемировых костюмов

erid:

Бывший игрок «Хьюстона», «Орландо» и «Нью-Йорк Никс» Стив Фрэнсис рассказал на The Players’ Tribune, как торговал наркотиками, хотел жениться на Джанет Джексон и спился под завершение карьеры.

Стив Фрэнсис / Фото: Otto Greule Jr, gettyimages.com


Легко вспомню момент, когда понял, что легенды НБА – это вам не дерьмо собачье.

Перед первым матчем в НБА мы пошли гулять с моим корешом Сэмом Касселом. Мы играли с «Милуоки» в Хьюстоне, и он знал, что я с лёгкостью надеру ему задницу. Но Сэм из Балтимора, а я из Вашингтона, так что этот мужик создал впечатление, будто оказал мне услугу своими советами до шести утра. Мы не тусили, отвечаю! Это всё его махинации. Мы в клубе, пьём холодный чай и всё такое, и он рассказывает мне, как выжить в НБА.

Через некоторое время я говорю «Бро, мне, наверно, пора».

А он мне: «Неа, тебе надо сидеть и слушать мои советы».

Этот ублюдок надурил меня. Где-то в пять утра тема разговора поменялась. Он стал рассказывать мне, как уделает меня в предстоящем матче. Так-так, постойте...

«Я тебе говорю, Стив, я надеру твой ленивый зад. Можешь даже не напрягаться».

Когда мы вышли из клуба, солнце уже взошло. Через пять часов уже надо быть на арене. Я не то что пьяный. Я вообще никакой! Выслушав всю херню Сэма, я как будто не спал три дня.

В этот день он набрал 35 очков через меня. Я так устал в первой четверти, что мог вообще откинуться. И если вы помните, тогда я был мальцом в команде с Чарльзом Баркли и Хакимом Дрим Оладжьювоном. Эти ребята столпились и смотрят на меня как на дерьмо. Руди Ти (Томьянович, ред.), вероятно, думает: «Мы обменяли 15 маматрахарей в Ванкувер ради этого?»

Вроде бы, я попал четыре броска из 13. Мы проиграли. Я увидел Сэма после матча, и он сказал: «Не забывай, что мы друзья вне площадки, но на площадке...».

А я: «Ну ты и скользкий ублюдок!»

Я выучил урок. Теперь я знаю всё о баскетболе, верно?

Через несколько недель мы играли с «Соникс». В детстве Гэри Пэйтон был для меня идолом. Так вот, мы летим в Сиэттл, и  Ти специально посадил меня вместе с Хакимом. Он знал, что он со мной сделает. Он будет учить меня.

Во время взлёта я сижу в больших наушниках и слушаю Джей-Зи.

Хаким читает Коран. Ни слова.

Затем он посмотрел на меня. Вы знаете, как это бывает. Дрим смотрим на тебя с таким супермудрым и суперспокойным взглядом. Каждое слово воспринимается так, будто его произнёс Всевышний.

Я спрашиваю: «Как жизнь, Дрим?»

Дрим говорит: «Стив».

«Да, Дрим?»

«Стив, ты одеваешься как водитель автобуса».

«Хватит тебе, Дрим».

«Ты взял эти ботинки со стройки?»

«Эй, это Тимберленды! Перестань».

«Стив, давай я тебе помогу. Давай сходим к моему портному, он сделает тебе 10 костюмов. Ручной работы из кашемира».

«Ладно тебе, Дрим».

«Кашемир, Стив».

«Йо, Дрим!»

«Пойдём со мной, Стив. Пойдём к портному».

Холодный, как лёд. Таким он был. Дрим опережал своё время. Сейчас чуваки из НБА одеваются так, как одевался он. Но я не собирался слушаться его. Надо кое-что понимать о моей истории, и это вряд ли получится у кого-то младше 20-ти лет. Все эти ребята идут по одному пути. Школа, университет, бесплатные кроссовки, бесплатная еда. Один год, и в НБА. Это хорошо. Хорошо для них.

Но я?

За четыре года до того, как Хаким в самолёте рассказывал мне про кашемировые костюмы, и до того, как я сыграл с Гэри Пейтоном, я продавал наркотики на Мэйпл авеню в парке Такома, что за пределами китайского квартала.

Моя мама погибла. Отец сидел в тюрьме. В нашей квартире проживало 18 человек. Меня выкинули из школы. Никаких стипендий. Никаких экзаменов. Ничего.

На дворе 95-й! Я смотрю, как Аллен Айверсон зажигает за Джорджтаун на соседней улице, а сам весь день выстраиваю свою маленькую наркоимперию, пытаясь избежать налётов. Потом, вечером, я выбираюсь на площадку у пожарной части и играю в стритбол.

Мало кто знает мою историю. Иногда я и сам спрашиваю себя: «Мужик, какого чёрта ты оказался на одном самолёте с Хакимом?»

Гэри Пэйтон и Сэм Кассел / Фото: Jonathan Daniel, gettyimages.com

Я расскажу вам. Но пока – про ГПейтона. Слушайте... Я встречался со многими сквернословами в своей жизни. Некоторые из них были лучше, чем ГП. Более креативны, более жестоки. Но этот парень... Этот парень не мог заткнуться с самого момента, как ступил на площадку. И, как я уже говорил, он был моим кумиром. Так что мне оставалось только одно – надрать ему задницу.

Это я и сделал.

Посмотрите на статистику. Я НАДРАЛ ему задницу.

У него было что-то вроде 30%. Знаю, что какой-нибудь задрот напишет мне в твиттере: «Не, Стив, я нашёл статистику в гугле и на самом-то деле он забросил 39%».

Но послушайте, мужики, я РЕАЛЬНО надрал ему задницу.

У меня было 27 очков с 20 бросков, вот это помню точно. Скорее всего, «Сиэттл» победил нас, но я так потряс Гэри, что он не мог поверить этому. Знаете на что это похоже? Когда Скуби-Ду и его команда ловят преступника в конце каждого мультика, а этот плохой парень, уже в сопровождении полиции, начинает говорить им всякую фигню.

ГП отправился в раздевалку с такими мыслями: «Ещё не вечер, хренов новичок! Скоро я буду в Хьюстоне! Я найду тебя, Стив Фрэнсис! Я найду тебя, мразь-новичок!»

В самолёте я подумал: «Мы сделали это, мужик».

«Мы пришли сюда с квартала».

Фрэнсис в университете Мэрилэнда / Фото: Jamie Squire, gettyimages.com


Я не восхваляю наркотики. Тут нечем гордиться. Но ты должен понимать, откуда я и из какого времени. Я вырос в Вашингтоне, в 80-е годы, во время эпидемии крэка. Никогда не называйте это эпохой крэка. Это была эпидемия. Крэк разрушил всё наше общество. Это было похоже на чуму, мужик. Я видел это. Я жил этим. Я продавал это.

Моё самое первое воспоминание в жизни – встреча с отцом в федеральной тюрьме. Полицейский отвёл меня с мамой в маленькую комнату. Они досмотрели нас обоих. Мне было три года. Но им всё равно.

«Спусти его штаны».

Так люди привыкли скрывать наркотики в тюрьмах. Вот до чего доходило. Мой папаша получил срок в 20 лет за ограбление банка – тогда ещё можно было грабить банки. Это старая школа, эпоха 80-х годов, «Схватка» (боевик с Робертом де Ниро и аль Пачино – ред.), грабёж в хоккейных масках. В Вашингтоне моего отца знали многие. Как и старших братьев. Это мой мир. Но я был чертовски маленьким, и когда моя мать и отец расстались, она сказала моим братьям: «Не Стив. Только не он. Он должен быть другим».

Но Вашингтон того времени – это 65 квадратов наркотиков, девочек, оружия, драк и людей, которые хотели выбраться в свет любым возможным способом. Мама работала медсестрой. Отчим собирал мусор. Нас было 18 человек в трёхкомнатной квартире, и талонов на еду не хватало на всех. Поэтому я тусовался в подворотнях с друзьями, пытался зависать с чуваками постарше, надеясь заработать немного карманных денег и купить конфет Now and Laters или чего-нибудь ещё.

Когда мне было 10 лет, я получил первую работу. Я был мальчиком на телефоне.

Знаете, кто это такой?

Всё просто. За пределами китайского квартала я сидел около телефонной будки, и всякий раз, когда телефон звонил, я должен был брать трубку. Люди искали наркотики, девочек, что угодно. Я говорил, где встретиться с дилерами, и всё. День и ночь. Половина торговцев наркотикам стояла на одном углу, половина на другом. А маленький Стив рулил всем по телефону.

Чтобы скоротать время, я бросал баскетбольный мяч в верхнюю часть телефонной будки. Мы сорвали крышу, и места было достаточно, чтобы мяч проходил. Но это квадрат, так что нужно бросить чисто, с очень высокой траекторией. И даже если получалось, мяч задевал края кабины.

Я был там всю ночь... Кроссовер, кроссовер, бросок с подшагом, дддддддррррррррр-рат-тат-тат-тат.

Я сделал миллион бросков в телефонную будку. Днями напролёт я прятался от автобусов, учителей, разумеется, разумеется, прятался от братьев и мамы. Я скрывал от них всё, и в этом помогало то, что я неплохо учился в школе (когда там появлялся). Почти для всех соседей я был всего лишь «маленьким Стивом с баскетбольным мячом». И я действительно был маленьким. Я просил свою бабушку отмечать мой рост карандашом каждый день. Мы делали отметки на стене, и я никак не мог вырасти. Мне 12, 13 ... всё ещё не расту.

Я пришёл на баскетбольный просмотр в первый день школы. Думал, что сейчас покажу класс, но меня спустили с небес. Они хотели, чтобы я играл в команде юниоров, потому что был таким низким. Меня это взбесило. Я ушёл с площадки и больше никогда не играл в школе, кроме двух матчей.

Всего две игры. Можете в это поверить? Я немного поиграл за команду в AAU и ещё играл на улице, на этом всё. Наверное, я должен был смириться и много трудиться, но нужно понимать, насколько всё сложно, когда ты растёшь в бедности. Мы постоянно переезжали. Я поменял шесть школ. Никакой стабильности. Мне казалось, что я рос в попкорн машине.

Помню, как говорил людям: «Однажды, я собираюсь жениться на Джанет Джексон». Для меня Джанет Джексон была самой улётной девушкой во всём мире. Но мне 15, жду талонов, чертовски маленький, расту вокруг наркоманов, и я даже не могу играть в школьной команде. Как я собираюсь выбраться отсюда и узнать, как там дела у Джанет?


Поэтому я остался выживать в подворотне. Это было погано. Я не горжусь этим. Меня грабили под дулом пистолета миллион раз. Я отхватывал миллион раз. Я видел перестрелки. Но, честно говоря, больше всего меня пугали не пушки. Перестрелки были... ожидаемы. Что ж ещё может быть на улицах? Самое страшное – наркотики. Иглы, мужик. Курительные трубки. Фенциклидин (лекарственный препарат, применяемый в качестве наркотика, – ред.). Люди умирали с этим взглядом в глазах. Обычные люди – медсестры, учителя, почтальоны. Мэр Вашингтона Мэрион Барри.

Зомби-апокалипсис. Мир, в котором мы жили. Каждый день, каждую минуту.

Когда мне было 18 лет, мама умерла от рака. Я закрылся. Любая надежда, которой я тешил себя... забудьте. Я перестал играть в баскетбол. Ушёл из школьной команды. Больше не ходил на уличную площадку. Я бросил школу, и наркоторговля вышла на совершенно другой уровень. Я собирался выстроить свою маленькую империю, пока бы меня не застрелили или я не попал в переделку.

Колледжам я не нужен. Мама ушла. Так что ещё делать?

Меня спас мой школьный тренер Тони Лэнгли. Он был копом в отставке, и у него была мудрость копа в отставке. Он говорил: «Стив, я расскажу тебе, как всё будет. Через десять лет ты увидишь тех же парней на тех же улицах, промышляющих той же фигнёй. У них будут новейшие Филы или Джорданы, они покажутся самыми крутыми на округе. Но ты посмотришь на них, на тех, кто собирается стать на год старше, а затем ещё на год, промышляя одним и тем же и нарываясь на ограбления. Ты же можешь делать что-то другое.»

Это засело в моей голове. Я не мог перестать думать об этом. У меня был один выход, но это был, так сказать, не университет Дьюка. Это был колледж Сан-Хасинто... в Техасе. Один из тренеров видел, как я играю на каком-то турнире AAU, сказал, что у них есть место в составе для меня. Колледж? Ещё и в Техасе?

Бабушка убедила меня, что этого хотела бы моя мама. Я согласился. Я получил диплом об общем образовании, и бабушка дала мне 400 долларов вместе с билетом на самолёт до Хьюстона. Тренеры Сан-Хасинто встретили меня в том же аэропорту, где в своё время тренеры из «Хьюстона» встречали Оладжьювона, когда тот приехал из Нигерии. И, честно говоря, я был так же потрясен, как и он. 30 тыс белых людей и ваш малыш Стив. Культурный шок. Но, наконец, я обрёл стабильность. У меня была кровать. У меня было место в составе. И с этим багажом, говорю вам, я приехал и разорвал всех.

Спросите Шона Мэриона. Серьёзно, спросите. В то время он играл в университете Винсенна и попал на матч лучших игроков среди колледжей. Он должен был быть тем парнем. И мы отправились туда, в Индиану, и я прикончил его. Я выбил квадрупл-дабл через их задницы. Я помню, когда мы оба оказались в НБА, то вспоминали тот матч и смеялись. И он сказал мне, что на самом деле у него дома есть VHS-кассета. Запись существует. 20 лет я спрашивал Шона, где, чёрт возьми, эта запись, но он не отвечал.

ШОН, ГДЕ ЗАПИСЬ?

ПОКАЖИ МИРУ ЗАПИСЬ, ШОН.

Я просто всех уничтожал. Но всё-таки это был общественный колледж. Моя мечта на тот момент – и это будет звучать забавно для некоторых людей – ходить в университетском городке с рюкзаком. Я представлял себя в Джорджтауне или Мэриленде, прохлаждающимся в кампусе, идущим в класс. Это было так просто. Это то, о чем я мечтал.

Через год Гэри Уильямс и Джон Томпсон начали интересоваться мной. Оклахома и Клемсон также следили за мной, но я вырос, наблюдая за Леном Байасом и Патриком Юингом. Для меня существовал либо Мэрилэнд, либо Джорджтаун. И точка.

Я практически попал в Джорджтаун. Но я никогда не забуду разговор с Томпсоном. Он сказал: «Стив, ты нам нравишься. Мы хотим тебя. Но у нас есть Аллен Айверсон. Я не могу взять тебя сразу после Аллена. Я просто не могу, Стив. Меня схватит сердечный приступ».

Я уважал это решение. Он был прав. Он видел всех тех прихлебателей, которые были вокруг Аллена всё время в Джорджтауне, и он знал, что они просто ждут меня, чтобы начать действовать. Итак, после первого курса, когда мне был уже 21 год, я переехал в Мэриленд.

Я стал Терпом (спортсмен университета Мэрилэнда, – ред.).

Фото: Ronald Martinez, gettyimages.com


Послушай, ты можешь сказать обо мне всё, что хочешь. Я сделал много грязи в своей жизни. Я не идеален. Но в первый день занятий в Мэриленде ... в тот самый день? В тот день, когда у меня были мои книги и мой рюкзак, люди со всего кампуса подходили ко мне и говорили: «Йо, Стив Фрэнсис! Как дела, мужик?»

В тот самый день? Ты не мог мне ничего сказать. Вершина мира, мужик. Моя мама заплакала бы, увидев это.

Мой отчим получил работу рядом с кампусом. Он устроился в билетную кассу станции метро Park & Ride. Однажды я пришёл к нему с тренировки, а некоторые чуваки из студенческого братства прошли и сказали: «Эй! Стив Фрэнсис! Чувак, твой отец мужик!»

Я такой: «О чем вы говорите?»

«Да, чувак. Он впустил нас бесплатно. Он крутой. Он говорит, что он твой отец».

Я захожу на парковку, где мой отчим организовал небольшую вечерину. У него есть маленький телевизор, чипсы, и все эти люди стоят рядом с ним и пьют пиво, разговаривают с ним о баскетболе. Там тусуется даже моя маленькая сестра вместе со своим игрушечным пуделем по кличке Драгоценный. Отчим увидел меня в кофте Мэрилэнда, и я никогда не видел кого-то таким гордым. Он сказал всем: «Это мой сын. Это мой мальчик. Университет Мэриленда. Твою мать».

Он приходил на каждый домашний матч. А если игры были на выезде, он смотрел матч по телевизору в своём кабинете. Это смешно, потому что мой биологический отец грабил станции метро. А мой отчим работал на одной из них. Но он работал честно. Он стал моим настоящим отцом. Он был моим лучшим другом. Он был самым громким болельщиком.

Вы не могли удержать меня в этот момент. Я раскрепостился. В конце того сезона я был финалистом приза Нэйсмита (приз лучшему игроку среди студентов – прим.ред.), и все говорили, что я буду в пятёрке драфта НБА.

Подумайте об этом ...

В 18 лет я продаю пакетики с наркотой в паркете Такома, попадаясь на вооружённые ограбления.

В 22 года меня выбирают на драфте НБА, я пожимаю руку Дэвиду Стерну.

Угадайте, где проводился драфт в том году? Вашингтон.

Как, блин, это объяснить?

Я помню этот момент. После драфта я сидел за кухонным столом в доме своего отчима и смотрел на 80 тысяч долларов наличными. Сложно поверить, но всё это за баскетбол. Моей сестре было 10 лет. Первое, что я сделал, – купил ей компьютер, один из этих больших ноутбуков Compaq Presario. Днём и ночью я только и слышал хреновы песни Бритни Спирс. Второе, что я сделал, – это купил моей бабушке дом. Примерно через неделю мне стали звонить кредиторы. Они говорили, что я им должен.

Я спросил своих братьев: «Какого чёрта происходят?»

Они сказали: «Ну, раньше, когда у нас не было денег, мама подписывала бумаги нашими именами. Это единственный способ получить кредит».

Те люди говорили мне: «Стивен Д. Фрэнсис. Так, так, так. Мы наконец узнали, кто ты *** такой, приятель».

Америка, чувак. Они никогда ничего не забывают. Они найдут тебя. Я заплатил счета за кредитную карту, которую на меня оформили в восемь лет. Вот такой большой путь я проделал.

Сейчас я знаю, что в Ванкувере злятся по поводу моего обмена. Я чуть не заплакал, когда под вторым номером меня взяли «Гризлис». Я не собирался морозить себе задницу в Канаде, так далеко от своей семьи, тем более они собирались переезжать. Прошу прощения... На самом деле, нет. Сейчас баскетбол для всех бизнес. Той команды больше нет. Единственное, я сожалею, что дал одну из самых грубых пресс-конференций в истории НБА.

Practice от Айверсона даже рядом не стояло с тем, что я там сделал.

Вы серьёзно? Канада? Я? Там? Этому не быть. Хьюстон – вот лучшее место для меня. Быть может, этому не поверят, но Хаким сильно повлиял но мою игру в детстве. Я смотрел на его работу ног и старался повторять. Мой кроссовер? Это не Эм Джей. Это не Айверсон. Это Хаким. Посмотрите, как я передвигаюсь по площадке, и вы увидите Дрима.

Хаким Оладжувон / Фото: Andy Lyons, gettyimages.com


И это очень забавно, потому что, когда я попал в «Рокетс», мяч Хакиму  не доставался.

«Стив».

«Да, Дрим?»

«Твой дрибблинг».

«Что такого, Дрим?»

«Ты слишком много ведёшь мяч, Стив».

«Дрим, да ладно тебе».

«Слишком много!»

Голос Бога. Тот факт, что я играл с ним два года, всё ещё поражает меня. Я сижу в самолёте, у меня большие наушники, играет Джей-Зи.

«Стив».

«Да, Дрим?»

«Твоя музыка. Что это за шум?»

«Хватит уже, Дрим».

«Выключи, Стив. Я стараюсь сконцентрироваться на Божьем слове».

«Дрим. Блин. Ну ладно».

Что можно сказать в такой ситуации? Возможно, мне следовало слушать его, но я был молодым. Я был на вершине мира. После конкурса по броскам сверху 2000-го года, после того, как Хаким и Чарльз ушли из команды, я почувствовал любовь Хьюстона. Я живу здесь по сей день и могу надеяться на помощь в любой ситуации. Даже когда наступили тёмные времена и я попал в тюрьму, меня поддерживали в Хьюстоне. Кому ещё достанется столько любви за пять сезонов и единственный выход в плей-офф?

Фрэнсис и Яо Мин / Фото: Jed Jacobsohn, gettyimages.com


Думаю, это из-за той энергии, которая была в городе, когда я и Яо играли вместе. Это мой кореш. Когда он прибыл в Хьюстон, мы были очень странной парочкой. Чувак из Китая и чувак из Вашингтона, и главной проблемой был даже не язык. Это только одна из проблем. Я отчасти глух на левое ухо, а Яо – на правое, и мы пытались разговаривать на простом английском.

Он поворачивает голову. Чего?

Я поворачиваю голову. Чё? Ммм?

Это было смешно. Но он мой кореш. Он самый добрый, самый благородный, самый умный одноклубник, который когда-либо у меня был. Этому парню приходилось давать 15 интервью до тренировки и 15 после. Камеры следовали за ним повсюду... Настоящее сумасшествие. И он спрашивал у нас: «Вы не против камер? Вам не мешает?»

Вот таким человеком он был. Мой самый лучший одноклубник, никаких сомнений. Также он был отличным игроком. Я всё ещё думаю, что бы произошло, если Яо не получил травмы и мы играли дольше. Всё ещё думаю. Мы бы добились многого. Все в Хьюстоне знают об этом.

Но что они сделали? Обменяли меня в «Орландо» на Трэйси МакГрейди.

Это надломило меня. Не хочу даже говорить о сезонах в «Орландо» и уж тем более о сезонах в «Никс». Эта часть карьеры – как концовка «Славных парней», когда их всех сталкивают друг с другом и они оглядываются на небо, высматривая полицейские вертолёты. Полный бардак, чувак. В этих командах было достаточно пяти минут, чтобы понять: нет, никаких побед здесь не будет.

Даже одной минуты.

В 2007-м я был так рад вернуться в Хьюстон. Но, если честно, в этот момент всё шло по нисходящей. Рик Адельман, послушай... Клянусь, что выжимал всего себя на тренировках. Спросите Яо. Он скажет. Но Адельман давал больше времени Лютеру Хэду, Аарону Бруксу и Раферу Алстону. При всём уважении: так делать нельзя. Меня не выпускали на площадку, но на трибунах всё равно выкрикивали моё имя. Дома я выходил на крыльцо и сидел в абсолютной тишине. Никакой выпивки. Никакой музыки. Ничего. Я сидел до часу ночи, просто думал.

За четыре года я проделал путь от продажи наркотиков в Вашингтоне до НБА... И теперь всё кончено? Это конец? В 32 года? Я знал, что близится конец, но это было очень трудно принять. Я отправился в Пекин, потом попытался вернуться в НБА, но... ничего. Мне нужно было четыре года, чтобы понять, что с баскетболом всё. Это действительно был конец.

Фото: Doug Pensinger, gettyimages.com


Я прошёл через трудные дни, никаких вопросов. И я знаю, что люди задаются вопросом: «Что же, блин, произошло со Стивом Фрэнсисом?» Но труднее всего было читать всякую чушь в интернете, будто я сидел на крэке. Когда я представил, что это могут увидеть моя бабушка или мои дети, меня бросило в дрожь. Слушайте, я продавал крэк в детстве. Я несу за это ответственность. Но я никогда в своей жизни не пробовал крэк.

Что произошло со Стивом Фрэнсисом? Я стал бухать, вот что. И это так же плохо, как наркотики. За несколько лет я потерял баскетбол, я потерял самого себя, я потерял отчима, который закончил жизнь самоубийством.

Я отпустил всё это.

Просто отпустил.

С того дня, когда моя мама умерла, до того, когда я покинул НБА, я никогда не опускал голову. Ни на минуту. Я был как солдат на войне. Я никогда не останавливался. Когда настал конец, я практически попрощался, сказал себе: «Ну, это было неплохо».

Вы можете думать о Стиве Фрэнсисе всё, что угодно. Вы можете думать, что в лучшие годы я был самым взрывным игроком в истории. Или можете думать, что я просто был хорош. Мне всё равно. Сам я думал, откуда я выбрался и как же удивительно, что я провёл хотя бы одну минуту в НБА... Я хочу, чтобы люди запомнили именно это.

Парк Такома, Мэриленд, 1997 год.

Я вернулся домой из Сан-Хасинто на пару дней. Честно говоря, в Техасе я скучал по дому. Я плакал каждый день, рассказывал тренерам, что хотел сбежать и уехать домой. Вернуться к моей семье, обратно на квартал, вернуться к продаже наркотиков, вернуться к той же ерунде, раз и навсегда.

Я вернулся домой, и мне сказали: «Оу, думаешь, что стал мужиком? Хорошо, парень из колледжа. Посмотрим, насколько ты хорош».

Меня поставили против Грега Джонса– игрока №1 в Вашингтоне того времени. Матч между барыгами, значит, на одной стороне площадки стоит 50 парней с АК-47, а на другой – другие 50 парней с АК-47.

Они поставили 10 тысяч долларов. Один на один. До трёх побед.

Нельзя сказать «нет».

Мы сыграли первую игру, и я надрал ему задницу.

Начинается вторая игра, и я мог бы снова надрать его задницу. На минуту я подумал об этом. Я мог стать важным человеком в Вашингтоне. Я мог стать уличной легендой. Я мог победить его, заработать немного денег и остаться на квартале, где мне было комфортно.

Я мог бы остаться в коробке.

Но я хотел большего. Мне хотелось чего-то другого. Я хотел жениться на Джанет Джексон. Поэтому я позволил ему выиграть вторую игру. Затем я взял мяч, бросил его через щит и вышел с площадки. Я сел в самолёт обратно в свой колледж в Техасе, и вместо этого я надрал задницу Шону Мэриону.

От подворотни до НБА за четыре долбанных года.

Я должен признаться, что так и не заполучил Джанет. Разве это не позор? Но знаете что? Спустя четыре года после этой игры между барыгами я был на обложке журнала ESPN с другими красотками.

Малыш Стив с баскетбольным мячом улыбается вместе с Destiny’s Child.

Такую невероятную историю нельзя даже придумать.

Стив Фрэнсис / The Players' Tribune
Перевод: Максим Иванов, Артур Валеев

Оценка текста
+
0
-